Неточные совпадения
— Большинство людей только ищет красоту, лишь немногие создают ее, — заговорил он. — Возможно, что в
природе совершенно отсутствует красота, так же как в жизни —
истина;
истину и красоту создает сам человек…
— «Людей, говорит, моего класса, которые принимают эту философию истории как
истину обязательную и для них, я, говорит, считаю ду-ра-ка-ми, даже — предателями по неразумию их, потому что неоспоримый закон подлинной истории — эксплоатация сил
природы и сил человека, и чем беспощаднее насилие — тем выше культура». Каково, а? А там — закоренелые либералы были…
На более глубокую почву должна быть поставлена та
истина, что величайшие достижения человеческой общественности связаны с творческой властью человека над
природой, т. е. с творчески-активным обращением к космической жизни, как в познании, так и в действии.
Но эта слабость и узость человеческого сознания, эта выброшенность человека на поверхность не может быть опровержением той великой
истины, что каждый человек — всемирный по своей
природе и что в нем и для него совершается вся история.
Допущение существования двух
природ — божественной и человеческой, которые могут быть соединены, но не тождественны и не слиянны, есть
истина, непонятная объективирующему разуму, сверхразумная, ибо разум сам по себе склонен или к монизму, или к дуализму.
Но марксистская философия, которая есть философия praxis, признает
истину орудием борьбы революционного пролетариата, у которого
истина иная, чем у классов буржуазных, даже когда речь идет об
истинах наук о
природе.
Я, может быть, единственный человек во всей
природе, который любит
истину и искренно желает добра.
Эта первичная
истина затемнена и даже закрыта падшестью человека, его экстериоризацией, его отпадением не только от Бога, но и от собственной человеческой
природы.
Остается вечной
истиной, что человек в том лишь случае сохраняет свою высшую ценность, свою свободу и независимость от власти
природы и общества, если есть Бог и Богочеловечество.
В «
природе» больше
истины и правды, больше божественного, чем в «культуре».
Главное, он думал, что
природа совершенно равнодушна к человеку и его благу, что
истина не может сказать ничего утешительного для человека.
Родовые религии сделали возможными первые стадии человеческой истории; в них открылись элементарно необходимые
истины; но откровения о личности и ее идеальной
природе в них не было еще, не настало еще для этого время.
Ограниченность человеческой
природы превратила
истину Христову в мрачную
истину исключительного аскетизма, отвергающего всякое творчество, так как не могла еще эта
природа вместить полноты.
Это сознание, всегда покорное разуму малому и несогласное совершить мистический акт самоотречения, которым стяжается разум большой, утверждает одну сторону
истины и упускает другую ее сторону, оставляет раздельным то, в соединении чего вся тайна Христова, не постигает претворения одной
природы в другую.
Логика научила его рассуждать; математика — верные делать заключения и убеждаться единою очевидностию; метафизика преподала ему гадательные
истины, ведущие часто к заблуждению; физика и химия, к коим, может быть, ради изящности силы воображения прилежал отлично, ввели его в жертвенник
природы и открыли ему ее таинства; металлургия и минералогия, яко последственницы предыдущих, привлекли на себя его внимание; и деятельно хотел Ломоносов познать правила, в оных науках руководствующие.
Ужели, вещал я сам себе,
природа толико скупа была к своим чадам, что от блудящего невинно сокрыла
истину навеки?
Известно также, что люди одаряются от
природы различными способностями и различною степенью восприимчивости; что ежели практически и трудно провести эту последнюю
истину во всем ее объеме, то, во всяком случае, непростительно не принимать ее в соображение.
Человек, по затемненной своей
природе, чувствует то же, что и они, но в нем еще таится светлый луч рая, — он стремится мало что двигаться физически, но и духовно, то есть освобождать в себе этот духовный райский луч, и удовлетворяется лишь тогда, когда, побуждаемый этим райским лучом, придет хоть и в неполное, но приблизительное соприкосновение с величайшей радостью, с величайшей
истиною и величайшим могуществом божества.
Предполагалось, что учение Христа передается людям не как всякая другая
истина, а особенным, сверхъестественным способом, так что истинность понимания учения доказывается не соответственностью передаваемого с требованиями разума и всей
природы человека, а чудесностью передачи, служащей непререкаемым доказательством истинности понимания. Возникло это предположение из непонимания, и последствием его была невозможность понимания.
Есть
истины, давно уже признанные или самим человеком, или переданные ему воспитанием, преданием и принятые им на веру, следование которым стало для него привычкой, — второй
природой, и есть
истины, только неясно, вдалеке представляющиеся ему.
Токевиль говорит:"Так называемое оглушение не только не противно человеческой
природе, но в весьма многих случаях даже способствует восстановлению человеческих сил". А за Токевилем эту
истину уже повторяют ныне все английские публицисты.
Всякий пенкосниматель есть человек не только ограниченный, ко и совершенно лишенный воображения; человек, который самой
природой осужден на хладное пережевывание первоначальных, так сказать, обнаженных
истин.
Этого мало; подражать
природе — тщетное усилие, далеко не достигающее своей цели потому, что, подражая
природе, искусство, по ограниченности своих средств, дает только обман вместо
истины и вместо действительно живого существа только мертвую маску».
Вся цивилизованная
природа свидетельствует о скором пришествии вашем. Улица ликует, дома терпимости прихорашиваются, половые и гарсоны в трактирах и ресторанах в ожидании млеют, даже стерляди в трактирных бассейнах — и те резвее играют в воде, словно говорят: слава богу! кажется, скоро начнут есть и нас! По всей веселой Руси, от Мещанских до Кунавина включительно, раздается один клич: идет чумазый! Идет и на вопрос: что есть
истина? твердо и неукоснительно ответит: распивочно и навынос!
Древний мир поставил внешнее на одну доску с внутренним — так оно и есть в
природе, но не так в
истине — дух господствует над формой.
Она не говорит: «Допусти то и то, а я тебе дам
истину, спрятанную у меня, ты можешь получить ее, рабски повинуясь»; в отношении к лицу она только направляет внутренний процесс развития, прививает индивидуальности совершённое родом, приобщает ее к современности; она сама есть процесс углубления в себя
природы и развитие полного сознания космоса о себе; ею вселенная приходит в себя после борений материального бытия, жизни, погруженной в непосредственность.
Каждая степень развития в
природе есть вместе и цель, относительная
истина; она — звено в цепи, но кольцо для себя.
Греко-римский мир был, по превосходству, реалистический; он любил и уважал
природу, он жил с нею заодно, он считал высшим благом существовать; космос был для него
истина, за пределами которой он ничего не видал, и космос ему довлел именно потому, что требования были ограниченны.
Бог его знает, заговорил ли в нем книжный разум, или сказалась неодолимая привычка к объективности, которая так часто мешает людям жить, но только восторги и страдание Веры казались ему приторными, несерьезными, и в то же время чувство возмущалось в нем и шептало, что всё, что он видит и слышит теперь, с точки зрения
природы и личного счастья, серьезнее всяких статистик, книг,
истин…
Учения о всегдашнем повиновении установленным властям, о принятии за
истину всего того, что проповедуется людьми, не могут быть приняты человеком, признающим высшим судьей
истины свою божественную
природу.
У древних сила эта называлась: всемирный разум,
природа, жизнь, вечность; у христиан эта сила называется — дух, отец, господь, разум,
истина.
— «Логика… есть
истина, какова она без покровов, в себе и для себя самой… изображение бога, каков он в своей вечной сущности до сотворения
природы и какого бы то ни было конечного духа» (Гегель.
Поэтому и нельзя, собственно говоря (κυρίως), назвать по-настоящему ни самую сущность (οϋσίαν), ни ее
природу, сознавая эту
истину превыше всякой
истины.
Только
истина освобождает, и разум, постигший свою
природу, свой естественный догматизм, становится способен понять и оценить надлежащим образом и свою свободу Поэтому критический догматизм религиозной философии есть, точнее может и должен быть самою свободною и самою критической, философией.
Ведь как ни прекрасно то и другое, знание и
истина, но ты справедливо рассудишь, почитая иное и еще прекраснейшим:
природу блага надо почитать еще выше.
Всякая религия ревнива и исключительна по своей
природе, а тем более невозможно никакое отступление от абсолютной
истины христианства в угоду не-христианству.
О падении оракулов, 27).] в язычестве, времена последнего уже миновали, и если теперь искать Бога только в
природе, то чрез нее можно услышать не «богов», но «лестчих духов», уводящих от
истины, и сделаться жертвой религиозного обмана.
Между тем это далеко отстоит от простой и неопределимой
истины божественной
природы, которой не соответствует ничто из всего сущего.
«Наша мысль, в своей чисто логической форме, не способна представить себе действительную
природу жизни, — говорит Бергсон. — Жизнь создала ее в определенных обстоятельствах для воздействия на определенные предметы; мысль — только проявление, один из видов жизни, — как же может она охватить жизнь?.. Наш ум неисправимо самонадеян; он думает, что по праву рождения или завоевания, прирожденно или благоприобретено, он обладает всеми существенными элементами для познания
истины».
В стихотворении своем «Боги Греции» Шиллер горько тоскует и печалуется о «красоте», ушедшей из мира вместе с эллинами. «Тогда волшебный покров поэзии любовно обвивался еще вокруг
истины, — говорит он, совсем в одно слово с Ницше. — Тогда только прекрасное было священным… Где теперь, как утверждают наши мудрецы, лишь бездушно вращается огненный шар, — там в тихом величии правил тогда своей золотой колесницей Гелиос… Рабски служит теперь закону тяжести обезбоженная
природа».
Дионисический грек ищет
истины и
природы в ее высшей мощи, он чувствует себя чарами превращенным в сатира.
Та же
истина о двойной
природе человека, двойной и в то же время целостной, находит себе отражение и в отношении человеческой личности к обществу и к истории, но тут она как бы опрокинута.
«Лекарство должно быть сладкое,
истина красивая… И эту блажь напустил на себя человек со времен Адама… Впрочем… быть может, всё это естественно и так и быть должно… Мало ли в
природе целесообразных обманов, иллюзий…»
Истина не реальна, как
природа, как объективная вещь, но реальна, как дух, как духовность в человеческом существовании.
Дух носит аксиологический характер, дух есть не
природа, хотя бы и душевная
природа, а
истина, красота, добро, смысл, свобода.
Неумирающая
истина астрологии была в этой глубокой уверенности, что на человеке и судьбе его отпечатлены все наслоения космоса, все сферы неба, что человек по
природе космичен.
Философия и наука есть неудача в творческом познании
истины; искусство и литература — неудача в творчестве красоты; семья и половая жизнь — неудача в творчестве любви; мораль и право — неудача в творчестве человеческих отношений; хозяйство и техника — неудача в творческой власти человека над
природой.
Для христианского общения, для церковного сознания
истины о Троичности Божества и о богочеловеческой
природе Христа не менее общеобязательны, чем
истины математики, чем законы физики.
Покрывши разум темнотою
И всюду вея ползкий яд,
Троякою обнес стеною
Чувствительность
природы чад,
Повлек в ярмо порабощенья,
Облек их в броню заблужденья,
Бояться
истины велел.
Закон се божий, — царь вещает;
Обман святый, — мудрец взывает.
Народ давить что ты обрел.
Он научил меня
истинам высоким, раскрыл для меня таинства
природы, обошел со мною рука с рукой весь мир, заставил полюбить великие образцы Греции и Рима — одним словом, показал мне человека, каков он был и есть, и человечество, как оно будет некогда.